После аварии на Чернобыльской АЭС, вокруг станции провели круг в 30 км, и назвали эту территорию зоной отчуждения. Зайти сюда, а тем более поселиться запрещается законом. Однако нашлись те, кто вернулись в брошенные дома. Они по сей день живут в непосредственной близости от взорвавшейся АЭС.
Двадцать шестое апреля
В ночь, когда разрушился реактор четвертого энергоблока, сын Галины Волошиной провожал друга в армию — гуляли в селе Залесье, что в паре километров от Чернобыля. Возвращаясь домой, молодой человек увидел сквозь редкий сосновый лес зарево в Припяти. Галина Федоровна вспоминает, как сын ее разбудил: «Станция горит». Это было в полтретьего утра. Мать отмахнулась: «Ложись спать, мало ли что там».
Утром руководителей всех организаций Чернобыля (Волошина была заведующей детсадом) собрали в райкоме партии и велели отправить сотрудников на погрузку песка — им тушили четвертый энергоблок с вертолета.
То, что случилось, осознавали постепенно.
Евгений Маркевич 26 апреля вместе с коллегами был «на картошке» — работал в совхозе на полпути между Чернобылем и Припятью. Он видел, как к АЭС мчатся пожарные машины. Особого значения этому не придал и не испугался, поскольку по опыту знал: на любом крупном предприятии периодически что-нибудь да происходит. То бочка какая-нибудь взорвется, то разлитое масло воспламенится.
В 1986-м ему было 49, он работал учителем труда в местной школе. В Чернобыль приехал после войны вместе с семьей: «В Киеве была разруха-голодуха, мама решила перебраться на родину, в дедушкину вотчину». Здесь, в старом доме, пенсионер живет до сих пор.
А нынешний настоятель местного Свято-Ильинского храма архимандрит Сергий (в 1986-м — инженер Николай Якушин) утром 26 апреля отправился на рынок. Была Великая суббота — канун Пасхи. Чернобыль — райцентр, люди старались заранее закупиться к празднику, пока продукты не смели с прилавков.
«От Киева шли колонны в химзащите и противогазах. Мы были в недоумении, но не паниковали. После обеда узнали первые подробности — от тех, кто работал на АЭС. Чернобыль стоит на холме. Если спуститься к реке, было прекрасно видно станцию и огромный столб дыма над ней. Я хорошо помню — ветер дул в сторону Белоруссии. Стало страшно за детей», — рассказывает отец Сергий.
Эвакуация из зоны отчуждения
Радиацию, которую нельзя увидеть или ощутить, услышали — трещали счетчики Гейгера. Если Припять эвакуировали уже на следующий день, 27 апреля, то в соседнем Чернобыле тянули до мая. Райцентр попал в 30-километровую зону отчуждения вместе с десятком других городов и сел.
«В первых числах месяца велели собираться, предоставили машины, — говорит Маркевич. — Чернобыль — маленький городок над рекой, большинство домов — частные. Все пришлось бросить: худобу (скот. — Прим. ред.), собак. А в селах же у каждого хозяйство: куры, телята, коровы, свиньи. Куда их девать? У меня был мотоцикл с коляской, погрузил самое ценное, остальное закрыл в доме. Поехал в поселок Буча под Киевом — там бывший сослуживец. У него двое маленьких детей, а я привез на себе всю эту заразу — тогда ведь никто ничего не понимал».
Николай Якушин еще до эвакуации переправил детей к сестре, сам с женой задержался в Чернобыле. По его словам, людей вывозили несколько дней, в любое время можно было сесть в автобус или на речную «ракету». Разрешали взять с собой запас на три дня.
Возвращение в Чернобыль
Большинство самоселов — те, кто эвакуировались, но на чужбине не прижились. Устроились ликвидаторами и вернулись в собственные пустующие дома.
Так, Евгений Маркевич получил место учителя в другом городе, однако не захотел там оставаться и устроился в Чернобыле.
«Познакомился с руководством станции дозиметрического контроля, — объясняет он. — Попросил, чтобы меня взяли на работу. Был слесарем, наладчиком аппаратуры и инструментов. Мы делали «луноходики» — радиоуправляемые зонды для обследования четвертого энергоблока. Жили на теплоходах. У нас недалеко есть село Страхолесье, в верховье «Киевского моря». Туда с Дона, Волги, Днепра и Днестра пригнали массу пассажирских теплоходов. Так людей хотя бы на ночь изолировали от излучения. Вечером нас проверяли: обычно все приезжали очень «грязные», «светились». Выдавали новую чистую одежду».
Дорога из Страхолесья в Припять — через Чернобыль. Однажды Маркевич решил: «Поселюсь в своей хате». На теплоходе он не высыпался: кто-то болтал, кто-то выходил покурить, грохотала железная палуба. Подъезды в Чернобыле опечатали, но Евгений пробрался домой «по-партизански».
«Храм моего деда»
Николая Якушина из зоны отчуждения не эвакуировали — он работал в сельскохозяйственном управлении, которое обслуживало колхозы всего района.
Спасали технику: машины обрабатывали и вывозили. Слишком «грязные» уничтожали. Он жил у себя дома в Чернобыле, а через год получил работу под Киевом и уехал.
Вернулся спустя десять лет — пожалел родной разрушающийся Ильинский храм, в котором служил еще его дед. Николай все ждал, когда в церкви снова появится настоятель — в епархии предлагали приход нескольким священнослужителям. Однако никто не соглашался — боялись радиации. Тогда Якушин окончил семинарию и сам пришел в Ильинский храм уже как отец Сергий.
«Меня радиация не пугает, я работал ликвидатором, — говорит он. — Это мой храм, храм моего деда. Промысл Божий, точно знаю. Поехал, по сути, в неизвестность. Бросил работу — даже не на что было заправить машину по дороге. Но поддерживала мысль: «Если ты служишь правому делу, Бог поможет».
Чернобыль сегодня
За круглосуточный радиационный мониторинг в «тридцатке» отвечает Государственное агентство Украины по управлению зоной отчуждения. По данным этого ведомства, сейчас мощность дозы в Чернобыле — 207 nSv/h (нанозиверт в час), при этом в Припяти, рядом с АЭС, доходит до 5810 nSv/h. Допустимой считается доза 0.3 mkSv/h (то есть 300 nSv/h). Для сравнения: в Москве радиация — около 0.1 mkSv/h, или 100 nSv/h.
В Чернобыле постоянно живут около 200 человек, всего в зоне отчуждения могут находиться до нескольких тысяч. Как правило, это вахтовики, которые занимаются дезакцивацией отходов, консервацией зданий АЭС, мониторингом радиационного воздействия, собирают пробы почвы и флоры, проводят противопожарную опашку.
В городе есть три продуктовых магазина, столовые, общежитие для вахтовиков, медсанчасть. Местным выдают пропуска на четыре года — у самоселов проблем с въездом и выездом не бывает. В частных домах печное отопление, но в многоквартирных — вода и электричество. За ЖКХ в зоне отчуждения рассчитываются, как и везде, по «платежкам».
Большинство самоселов уже не работают — возраст. Так, Евгений Маркевич говорит, что «живет как обычный пенсионер»: рыбачит, занимается мелким ремонтом.
Галина Волошина, отработав 25 лет в местной газете «Вестник Чернобыля», тоже вышла на пенсию. Вместе с ней живут двое сыновей с невестками.
«Раньше и внуки тут были, потом они повзрослели и уехали в Киев. Все у нас нормальные, и правнучек хороший родился. У меня в 72 года здоровье отличное. Ни одного больничного листа не оформила за 35 лет после аварии», — не без гордости замечает Волошина.
Для кого-то Чернобыль — радиоактивная территория, для кого-то — родина, добавляет она. Пенсионерка надеется, что «тридцатку» скоро отменят. И будет здесь не зона отчуждения, а просто город над рекой Чернобыль. Источник
Читайте также: Кто и зачем поджигает леса в Чернобыле
